Новое миссионерство
Людей воцерковленных тоже мало, можно сказать, что их нет. Церковная жизнь начата недавно, в большинстве поселков, построенных в порыве советского освоения Севера, храмы не предусмотрели. Десятилетнюю историю чукотского православия можно называть новоначальной, она, подобно отроку с чистой неискушенной душой, говорит честно и открыто, порою не к месту и совсем не вовремя, иногда не понимает, почему ее вопросы остаются безответными, почему в ее адрес столько иронии и кривотолков.
Окраинное положение многим определяет строй жизни молодой епархии. За редким исключением, сюда попадают люди странной извилистой судьбы. Часть священников и клира настроены радикально, но все они, по-своему замечательны. С них другой спрос, эти люди выживают в трудных, часто страшных, условиях. Некоторые признаются, что перед окончательным решением о переезде, там – на Материке, они знали, что будет непросто, но что настолько – никто не мог вообразить!
Многие батюшки служат в брошенных поселках, где к храмикам, перестроенным из аптеки или магазина, со всех сторон подступают совершенно пустые кварталы домов с заколоченными ржавой жестью окнами. На улице и в подъездах валяются пьяницы, через которых перешагиваешь, спотыкаешься, из соседних дверей доносится матершинная брань, - очень трудно оставаться человеком в таком окружении. В некоторых храмах не набирается и десятка прихожан, священник, чтобы выжить, вынужден устраиваться на светскую службу.
А с другой стороны, именно этими условиями привлекательна Чукотка. Игумен пока единственного женского монастыря на Чукотке - Илия, признался, что здесь как раз та обстановка, о какой он молился и какую искал все прошлые годы монашества:
«Всю жизнь мечтал жить в бедном монастыре. Монах дает обет нестяжания не только, чтобы не иметь заботы о лишнем. Важно не надеяться на силу человеческую. С деньгами и запасами больше искушений, нету должного упования на Промысел Божий, труднее сохранить веру живой. Когда нет средств и неоткуда им появиться, остается одно – уповать на милость Господа. И знаете, по милости своей никогда Господь не оставляет. Такая жизнь для меня значительнее».
Исконный для русского священника спор о распределении воли Божией и человеческой, здесь, как и везде, решается в пользу воли архиерея. Как правитель владыка Диомид уверенно стоит рядом с коллегами по цеху, но как монах он действительно живет редкой для его сана аскезой: в храм ходит пешком, служит каждый день в священническом облачении: крестит, отпевает, освящает. Иногда, говорят, владыку можно увидеть рядом с храмом в робе с киркой или лопатой на строительстве будущего монастыря. На Чукотке отношения между людьми короткие. Личина здесь быстро становится очевидной.
Миссионерские хлопоты по воцерковлению чукчей-эскимосов давно отодвинуты в сторону. Недолгий и малопродуктивный опыт православных священников в этом деле потихоньку превращает чукотское миссионерство в подобие общественной нагрузки, обязательной строчкой в годовом отчете. Чучей воцерковлять трудно и часто бесполезно, но и в этой печальной истории есть свои плюсы: вымирающий народ здесь играет роль своеобразного буфера, черты, которую русский колонизатор вольно или невольно соблюдает. Вопиющие картины смерти и распада консолидируют людей вокруг добрых начинаний. На Чукотке важнее и осмысленнее работать с русскими, которых еще можно и должно спасать. Тем более, что существенная часть новоприбывших видит Чукотку своим домом и не собирается отсюда уезжать.
© Дьячков Константин
Вернуться к изображениям